Юлия Подлубнова

Наденьте кеды

Первые мои кеды были надеты в 1999 году, когда носили все, что угодно – китайские разваливающиеся кроссовки (говорят, китайцы первые изобрели бумагу, похоже, что обувь они производили именно на целлюлозно-бумажных комбинатах), боты на платформах или толстых каблуках (выглядело как копыто крупнорогатого существа), туфли из нубука, чаще – лженубука, потому как аутентичный нубук был не всегда по карману, – в общем, все, что продавалась на китайско-турецко-таджикских рынках или в доступных для населения, а потому редких магазинах, но отнюдь не кеды, казавшиеся приветом из советской эпохи с ее комсомольской романтикой дорог, девальвированной распадом системы и самими комсомольцами, бросившимися покупать-продавать, потреблять-впаривать, активно обживать капиталистические рельсы (а по рельсам, как известно, не погуляешь). Кеды были найдены в пыльном коридорном провале шкафа среди гор ощеренной обуви и старых отекших сумок – в советское время как-то привыкли ничего не выбрасывать, – интерпретированы как раритет; оценены с точки зрения удобства: убедительная подошва, плотная материя, ощущение комфорта; наконец, рассмотрены в качестве мощного дополнения к «ниферскому» прикиду в виде драных джинсовых шортов, расписанных шариковой ручкой –  «ГрОб», «АукцЫон», «Nautilus Pompilius», «Агата Кристи» – и экипированных цепью, некогда снятой с туалетного бачка одного образовательного учреждения. На фоне повсеместных вечно дырявых кроссовок кеды были неубиваемы, хотя и вызывающе старомодны.

В этих кедах я отправилась на рок-тусовку в ДК «Урал» – там, кажется, праздновали день рождения группы «Сахара», ныне никому не известной, но в ту пору конкурирующей с самими «Смысловыми галлюцинациями» за внимание заезжих продюсеров, ударно потреблявших напитки в баре и безударно забывших о знойной уральской группе и Екатеринбурге уже на следующий день после деньрожденческих возлияний. Эти кеды от души оттоптал рубившийся у самой сцены Саша Лебедев, ныне Гагарин, фронтмен «Сансары», своим картаво-шепелявым образом вряд ли еще завербовавшей первую сотню фанатов. В этих кедах я внезапно оказалась на сцене, здоровающейся за руку с Алексеем Могилевским, клавишником уже названного и уже несуществующего «Наутилуса», – был какой-то смутно припоминаемый розыгрыш, мне досталась сахаровская (с ударением на второй слог) футболка, которую я выбросила лишь в 2012 году, а до этого наряжала в ее безразмерность моих гостей, независимо от пола и возраста. В этих кедах, спускаясь со сцены, я столкнулось за весьма условной кулисой с певицей Юлей Чичериной и сказала ей «Привет!»  В этих кедах я прыгала, когда впервые в городе выступили опять-таки неизвестные никому «Ночные снайперы» – две худые стриженные девушки, как будто бы привезенные из блокадного Ленинграда (пение сироты радует меломана); скрипка и гитара. Все тогда для меня имело значение, каждая деталь, каждое слово, жест, ровно как сейчас не имеет абсолютно никакого. Мне не о чем говорить с бывшими рок-фанатами, мне не о чем говорить с музыкантами, мне не о чем говорить с теми, кто некогда меня окружал. Жизнь – это не рок-концерт, а что-то вроде альпинистского похода: от одной головокружительной пропасти к другой. В идеале, разумеется.

Но кеды я прекрасно помню. И прекрасно помню, что вторые кеды, а по сути первые, носила в Крыму летом 2011 года, где приобрела их на полублошиных коктебельских развалах специально для путешествия по пересеченной местности. Новые кеды по фасону значительно отличались от советских – были больше похожи на среднестатистические кроссовки: без высоких бортов с вплавленными кругами глазурно-белой резины, из мягкой хэбэшной ткани, которая через два-три месяца таки прохудилась (ополоротились) в районе больших пальцев.

Новые кеды вели активный образ жизни: делали селфи на степных горах Феодосии и Коктебеля, прыгали по Большой Митридатской лестнице, хулиганисто пинали камушки Пантикапея и тропы Голицына, покоряли генуэзскую крепость в Судаке, ощущали ледяные прикосновения июльского Черного моря. Эти кеды послушно топали на Узун-Сырт в гости к братьям по разуму дельтопланам, и также послушно топали бы по воде, по воздуху – повсеместно, ибо кеды, вряд ли нужно напоминать, это свобода, а свобода – это свобода. Ничего не добавить.

Эти кеды все же несколько опоздали, в отличие от предыдущих, значительно опередивших, потому как прогрессивная молодежь облюбовала кеды году этак в 2010, если на пару лет не раньше. Стоило бы уточнить: хипстерская молодежь, но беда в том, что мне всегда казалась искусственной попытка определить, а стало быть, ограничить каким-либо образом богемную молодежь. Она вообще-то существовала всегда: либо ты свободен и занимаешься творчеством, либо шагаешь строем и выполняешь то, что тебе определяют в качестве задания. Да, на исходе первого десятилетия ХХI века было ощущение, что в обществе есть запрос на либерализацию и гуманизацию и даже на новую контркультуру. Но хипстеры вряд ли стали креэйторами оной – они не объединялись для или против, как обычно бывает с контркультурщиками, а просто жили и любили жизнь, пока, говоря словами Летова, майор раздумывал, уничтожать их или не уничтожать. Хипстерская контркультура так и осталась чем-то призрачным и неосуществленным.

Тем не менее, кеды, совершившие долгий путь от хиппи к хипстерам, проделали то, что обычно считается прерогативой контркультуры: они на какое-то время напомнили об идеале свободы и, выполнив этакую антиальцгеймерную функцию, шагнули в самые обширные массы, хотя именно в этом раздольном шаге они перестали восприниматься как символ и превратились в аксессуар. Что ж, контркультуры с нами не случилось, но что-то там повеяло, взбудоражило, слегка свело с ума, и уже это безусловно прекрасно.

А потому я просто-таки призываю не забывать кеды, любить кеды, культивировать кеды! Вы справедливо возразите: да повсюду молодежь именно в подобного рода обуви, хоть на улицах, хоть клубах, хоть в школах и институтах, никто уже ничего другого не носит! И заметьте, какое разнообразие модификаций, раскраса, качества, понтов! Такое ощущение, что молодые люди предпочитают общаться или в социальных сетях, или на языке кедов, минуя какие-либо иные формы общения, обычно определяемые как традиционные. Но позвольте, разве ж кеды в данном случае равны кедам? И вообще, разве речь идет о кедах? Только о них? Когда чего-то много, это что-то перестает иметь значение. Что ж тогда удивляться, что кедовую ласковую эпоху грозит сменить эпоха гоповатых берцев? Не уповать же в самом деле на то, что толпы, надевшие берцы, в массовом порядке устанут от брутальной рутины и начнут мечтать о кедовой вольготности?

Кто за что, а я все-таки за кеды. Или давайте, актуализируем иные символы, чтобы было богемно, дерзко, маняще и раскрепощающее. Чтобы было потом, о чем вспоминать, ностальгировать. Чтобы вообще это потом было.